СЧАСТЬЕ

 

Я проснулся потным гадом,

знаменитым и богатым.

Никуда бежать не надо.

Дело – в шляпе. А когда-то

 

был я злющий и худющий,–

только это помню смутно,

и теперь лежу опухший,

весь я толстый и уютный.

 

 

ДУРА

 

Ещё пол-лета впереди,

как хорошо!

Она сказала: Приходи.

Ну, я пришёл.

 

Она слила на ногти лак,

сняла чулок,

потом сказала мне: Приляг!

Ну, я прилёг.

 

Устал я от её возни,

как кросс бежал.

Она мне снова: Ну, прижми...

Ну, я прижал.

 

«Не уходи, могу и днём,

хоть тыщу дней!»

Ушёл.

Останусь при своём.

Но не при ней.

 

 

КУРС МОЛОДОГО БОЙЦА

(В «учебке»)

 

Просолены потом кители.

Нас крепко взяли за жабры.

Я выйду отсюда бдительным,

мужественным и храбрым.

 

О плац сапоги стоптаны,

пыхтит мой учебный взвод.

И ждут все шеренги потные,

когда же второй «счёт».

 

Стоим по команде «Стой!»,

бежим по команде «К бою!».

Я буду стрелять как ковбой

и бегать как лошадь ковбоя.

 

 

В АРМЕЙСКОМ ГОСПИТАЛЕ

 

Хожу на костылях

я в тапках и в халате.

А Новый Год – на днях,

и никаких занятий.

 

Поешь, попей, поспи,

пыхти «бычками» дымно,

дай суткам проползти

от гимна и до гимна.

 

Башка болит всерьёз,

и скачет пульс нахально.

А дома – Дед Мороз,

а дома всё нормально...

 

А дома мама ждёт,

служить осталось мало.

А скоро – Новый Год,

и всё опять сначала.

 

 

ТАБАЧНЫХ ИЗДЕЛИЙ В ПРОДАЖЕ НЕТ

 

Сделано в СССР

 

Кури побыстрее, пока не глядят!

Заметив, подходят, покорно кивают.

Оставишь им, – долго и жадно вдыхают

и взглядом измученным благодарят.

 

Вот дама махорку свернула без шума.

Слизнула, заклеила... – Как на войне! –

Сержант только плюнул и что-то подумал

о нашей родной и любимой стране.

 

Бичара уставился в землю у клумб.

Но зря он глаза напрягает и узит,

как будто не знает: в Советском Союзе

«бычки» добивают до фильтров и губ.

 

 

ПРАЗДНИК

(Новый Год в общежитии)

 

Пахнет гарью. Не волнуйтесь,–

это тортик, плов и гусик.

Значит, выпьем, на ночь глядя.

Будут девушки и бляди.

Праздник – это безобразник,

он зовёт, поёт и дразнит.

Всей толпе уже за двадцать–

можно выпить и подраться.

Будет битых стёкол куча,

двери без замков и ручек.

Ляжем-встанем, морду – в воду.

Всё, ребята. С Новым Годом!

 

 

ВООБЩЕЖИТИЕ

 

Пятому общежитию

студенческого городка

Новосибирского университета

 

Снова ночь над этим домом.

Жизнь течёт, как и текла,

оглашаемая звоном

вновь разбитого стекла.

 

Это древний наш обычай,

и его не изменить:

всё разбить с победным кличем

и фанерою забить.

 

В коридоре кто-то пылко

хает власть большевиков.

На полу лежит бутылка

и четыреста «бычков».

 

Тараканы рыщут, гады.

Есть за что себя винить:

отвратительное – рядом,

если долго не травить.

 

Потихоньку "едет крыша",

я забился в уголок.

Кто-то заходил и вышел

и чинарик уволок.

 

Поглощаю макароны,

но горит огонь в крови:

из-за стенки слышно стоны. –

У соседа ночь любви.

 

Всё нормально, я спокоен.

И спасибо всем за всё.

Я люблю тебя, родное

общежитие моё.

 

 

НИКОГО НЕТ ДОМА!

 

Потяни сильнее двери.

Не откроются – толкни.

Не помогут эти меры –

значит, кушают они.

 

Или спят они все, что ли...

Впрочем, это ничего:

кинь гранату для контролю,

вдруг и вправду никого?

 

 

НЕ СУТУЛЬТЕСЬ

 

Плёлся юноша по улице…

Не понравился. – Сутулится.

Привели...

А он: «Умрёте!..», – мол.

По спине ему нахлопало…

как из рога изобилия.

В общем, быстренько побили и

отвели опять на улицу.

Ходит. Больше не сутулится.

 

 

УДЕРЖАЛСЯ

 

ты на кого полез таким героем

уйди пацан да я ж тебя урою

вот так ударю правою рукою

вот так ударю левою ногою

и сдохнешь как последняя собака

но я тебя не буду бить однако

мне тренер говорил чтоб я не дрался

ты понял падла я ему поклялся

вали и чтобы здесь не появлялся

а то про всё забуду и урою

что, не уйдёшь? тогда я сам уйду

 

 

 

* * * * *

 

Жизнь как наркотик:

чем дольше живёшь,

тем сильнее привыкаешь.

Деньги, женщины, слава, удача –

всё наркотик!

А водка – это алкоголь.

 

 

ТРУДНО ПЕРВЫЕ СТО ГРАММ

 

Я мямлил, что не пью, забыв про гордость,

когда мне наливали эти сто.

Ребята говорили: Не позорь нас.

И вообще – мужик ты или кто...

 

Выпью с горем пополам.

Трудно первые сто грамм.

Подышу я глубоко,

а потом пойдёт легко.

 

И вот пошло... И было хорошо мне,

денатурат – и то был по нутру.

Но только я всё это не запомнил,

а помню лишь – что было поутру:

 

У меня подбитый глаз

– раз,

шевелюсь едва-едва

– два,

проспиртован изнутри

– три.

Больше в рифму не могу.

Всё!

 

 

ЗА ЧТО МЫ ПИЛИ

 

Мы пили за дружбу – не очень-то бойко,–

потом за врагов – чтобы им отрыгнулось,

а вот за здоровье мы выпили столько,

что это здоровье слегка пошатнулось.

 

Мы пили за то, чтобы всё было в жилу,

в струю и по кайфу. Мы пили немало

за батьку Махно и чтоб нам не тужилось,

и "чтобы водились", и "чтобы стояло".

 

Мы пили неспешно, потом пободрее;

и был замечательный тост про евреев...–

Тут все погордились, что мы – не евреи,

и стали друг к другу немного добрее.

 

Мы пили "чтоб нам никогда не подраться";

а чтобы поставить последнюю точку,

мы пили за то, чтобы снова собраться,–

ведь лишь алкоголики пьют в одиночку.

 

 

УМЫВАНИЕ

 

Льётся струйка водяная.

В ней две штуки. Это руки.

На полу – нога. Другая

чешет первую. Приятно.

Есть какая-то одежда.

Выше – грудь мужская. Между:

видно брюхо. (Здравствуй, брюхо!)

Голова глядит на руки.

В ней есть внутреннее ухо.

Голова с руками дружит.

Руки воду к ней подносят,

с добрым утром поздравляя.

 

 

КЕФИР

 

Не поймёшь со всей определённостью

этот мир, занюханный невеждами.

То спокойно дышишь с обречённостью,

то вопишь, искусанный надеждами.

 

Бесполезны книги, даже толстые.–

жизнь не поддаётся обобщению!

То омаров (!)

жрёшь без удовольствия,

то кефир –

мыча от восхищения.

 

 

НОКАУТ

 

Меня ударили по челюсти.

Я опоздал с нырком, а жалко.

В ушах шумит, и в этом шелесте

слышна судейская считалка.

 

И с боку от меня, упавшего

и разозлённого немного,

лежит рука моя уставшая,

и точь такая же – с другого.

 

Отсчёт секунд звучит противненько.

Ещё лежу, но время лечит.

Мне жалко моего противника, –

ведь я же встану и отвечу...

 

 

 

СЛУЧАЙ ПОД ДОЖДЁМ

 

Кто-то в шортиках угрюмо

гнал сквозь дождь велосипед.

Представлял, что в Каракумах,

чтобы не закоченеть.

Заплутал, наверно, бедный,

видно, здорово устал.

Он спросил меня: «А где я?».

Я сказал – мужик упал.

 

 

 

НЕ ОРИТЕ НА МЕНЯ

 

Я Вам сказал уже: я кушаю.

Но, очевидно, Вы упрямы.

За ради Бога – я не слушаю.

И не отвечу Вам: здесь дамы.

 

Вы всё ругаетесь без роздыха,

но вспомнить всё-таки не поздно,

как часто сотрясенья воздуха

приводят к сотрясеньям мозга.

 

Потом ведь будет боль в затылке...

Но я хочу откушать супа.

Да не размахивайте вилкой!

Всё это не смешно и глупо.

 

 

 

ИСТОРИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ

 

В старинное время,

в далёкие годы

дворянское племя

гноило народы.

А чтобы карман

не худел разгильдяев,

то били крестьян.

(А крестьяне – хозяев.)

Плевали на Господа,

шли в передряги,

дрались за обосранный

кончик у шпаги

и шли на дуэли,

и рвали там пасти,

чтоб дамы глядели

и выли от страсти.

Рубились без дрожи,

не знали унынья.

А пили как лошади,

жрали как свиньи.

Но вышли из моды

и в мире подлунном

исчезли с приходом

Парижской Коммуны.

 

 

Д'АРТАНЬЯН

 

Трактирных свеч неровный свет

плывёт сквозь чад густой.

Пьёт дворянин в расцвете лет,

с ним рядом – молодой.

А нализались как скоты,

всё громче спор; и вот,

сжигая за собой мосты,

тот молодой встаёт

и всю тарелку с крем-брюле –

соседу между глаз!

– "Вы не мужчина, шевалье!

Я презираю Вас!"

А шевалье зубами: "вжик!".

Он к оскорбленьям не привык!

– "Кто – не мужик? Я – не мужик?!

Да сам ты – не мужик!"

 

Дуэль!

Скрестилися клинки,

противник пьян и зол;

у парня кровь течёт с руки

и пачкает камзол!

К нему бегут с колом, с дубьём

лакеи шевалье;

камзол изорван весь на нём, –

уже почти в белье

свистит он – с криком "наших бьют!"–

призывный звукоряд;

и вот друзья к нему бегут

и лупят всех подряд...

Финал!

 

... Откачивают дам.

Давно шум боя стих.

Все получили по зубам

и держатся за них.

А как же юный грубиян? –

Дюма раскрыл секрет:

тот паренёк был – Д'Артаньян,

а остальные – нет.

 

 

НЕ ОБИЖАЙСЯ

 

Ну вот, опять! – «...небрит..., несвеж...»

Ну как ты не поймёшь!

Весь день не спишь,

всю ночь не ешь...

Конечно, устаёшь.

 

Что я испортился совсем

и стал невыносим,

что я вожусь чёрт знает с кем,

а может, даже с ним,–

 

так это врут, я знаю – кто.

Но мне за них – тюрьма.

Устал я – только и всего...

Ты приходи сама!

 

 

КЛАВКА!

(Фантастическое стихотворение)

 

Клавке больше никого не нужно...

У неё ж там робот сексуальный –

кто-то подарил на день рожденья.

Этот козлик биоэлектронный,

уверяют, может днём и ночью,

и имеет столько и такого –

много больше всяких вместе взятых.

Клавка уже просто озверела –

на видеосвязь выходит голой.

«Мы с Тотошей только что из душа!»

И в глазах такие крокодилы...

А по коже ползает Тотоша.

Клавка!

Он же чмо на батарейках.

Клавка, слышишь, он тебя не любит!

Ведь ему программу переделать –

будет за любого гомосека.

Клавка, я же – настоящий!

Нервный!

Клавка, слышишь,

дай мне,

сука!

Клавка!!!

...............................................................

(Обрыв связи. Затемнение экрана.

Короткие гудки.)

 

 

ТРУДНАЯ ЗАДАЧА

 

Рву бумагу, силы трачу,

не могу ни спать, ни есть.–

Не решается задача

номер триста двадцать шесть.

 

Словно вызнала, зараза,

про предчувствие моё:

не придёт весна ни разу,

если брошу я её.

 

Напрягаясь до маразма,

я сердился безобразно.

Завернулся ум за разум,

но не сдался я, и вот –

эту формулу увидел

как невесту в голом виде,

и её я не обидел,

а совсем наоборот.

 

От восторга чуть не плача,

записал я каждый знак.

Я решил тебя, задача,

потому что не дурак!

 

Возвращается удача,

но, увы, не насовсем:

встала новая задача –

номер триста двадцать семь!

 

 

ТРУСЫ ПОДОРОЖАЛИ

 

Зажав свои постылые гроши,

задумчиво разглядываю ценник. –

Трусы необычайно хороши,

но стоят необычно много денег.

 

Во мне качаются весы:

трусы, конечно, мне нужны;

но, чтоб купить себе трусы,

я должен снять с себя штаны?

 

 

ЛАПОЧКА

 

– М-м-м-м-м!

Носочки белые,

губки пухлые,

лифчик розовый из-под халатика,

и чай на блюдечке подаёт

и улыбается.

 

Вот так сидишь у неё

и теряешь время для работы

над собой.

 

 

ПОТНЫЕ НОГИ

 

Ах вы ноги мои, ноги,–

ноги потные мои!

Провонялися в дороге,

ну да ладно – все свои.

 

Сколько лет уже везде я

вас так бережно ношу,

а теперь я вас раздену

и конечно – почешу.

 

Буду гладить, утешая,

вас по буйным волосам,

вправо-влево раскидаю,

посредине сяду сам.

 

Между пальцами потру я

и слегка пошевелю...

Дайте ж, я вас расцелую!

До чего ж я вас люблю!

 

 

КОТЛЕТЫ И АТЛЕТЫ

 

Чтоб поддержать себя, атлет

съедает парочку котлет,

а чтобы стать таким как он –

их надо скушать миллион.

Но если обделить атлета,

он превратит тебя в котлету...

Уж лучше я возьму омлет.

Ведь я поэт, а не атлет.

 

 

НЕУДАЧИ

 

Кончаются "на раз"

последние удачи.

Слова не строят фраз

и ничего не значат.

Глаза теряют взгляд,–

лицо глаза теряет.

Фортуна щурит зад

и по руке гадает.

Но против воли лун

и папиллярных линий

хочу сыграть без струн

похлеще Паганини.